Мари Франсуа Аруэ, взявший себе аристократический псевдоним «Вольтер», был, как известно, баловень судьбы. «Жизнь Вольтера, как пишет Олдингтон, началась с опасения доктора, что он не проживет и дня».
Опасения были напрасны – младенец дотянул до 84 лет. В то время, когда он еще был крайне мал, самая знаменитая шлюха Франции, восемьдесятилетняя Нинон де Ланкло,
подарила ему две тысячи франков на покупку книг. Собственно, с этого дня и началась его философская карьера.
Современники злословили, что не получив премии академии и не сумев
поставить свою пьесу в театре, он ополчился на весь мир, занялся просветительством и стал писать язвительные памфлеты.
Впрочем, он не жаловал современников, да и вообще род людской — именно ему принадлежит знаменитая фраза: «Люди таковы, каковы они есть на самом деле, то есть насекомые, пожирающие друг друга на маленьком комке грязи». И, хотя себя он считал некоторым счастливым исключением рода человеческого, и его «письма, речи, романы, проповеди, диалоги, биографии и словари распространялись повсюду», все те же современники утверждали, что «его подлость, вероломство, жадность и мстительность стали поводом для анекдотов».
И хотя он и был знаменит, и Франция зачитывалась его трудами, он без конца жаловался на недостаточное признание. Несмотря на то, что стараниями мадам Помпадур был назначен академиком, придворным камергером и главным историком Франции, а потомками – и отцом Просвещения.
Но, пожалуй, его главной и вечной страстью было не столько Просвещение, сколько евреи. В своем «Философском словаре» он посвятил им почти половину из доброй сотни статей. В каждой из них он обвинял евреев во всех смертных грехах вплоть до каннибализма. Евреи были его коньком, его idee fixe, его умопомешательством. Маниакальность, с которой он преследовал их, повергала в изумление даже знаменитых юдофобов. Часть из них могла себе представить, что ужасно редко, но можно встретить отдельного еврея, некоторым образом похожего на француза, то есть на человека. Вольтер же был непримирим – евреев к роду человеческому причислить нельзя!
Впрочем, он вообще мало к кому хорошо относился и писал ядовитые памфлеты на всех и каждого. За это, как известно, его часто били палками и два раза упекли в Бастилию. Но это его не смущало. Он выпивал по 50 чашек кофе в день и строчил свои памфлеты, как ни в чем не бывало. Его уже должны были посадить в третий раз. но тут от очередного мордобоя его спасла маркиза Эмилия дю Шатле.
В тот год Вольтер сидел дома и, словно пугливая мышь, боялся высунуть нос на улицу. Когда однажды ночью он-таки решил выползти из своей каморки и подышать воздухом, на него тотчас набросились с палками поджидавшие его обиженные французы. Но тут появилась верхом на гнедом жеребце мужественная, незнакомая ему дю Шатле и одним грозным окриком прогнала хулиганов. Вольтер чуть не умер от страха, но быстро опомнился и преисполнился такой любви к своей спасительнице, что напросился к ней в гости, после чего прожил у нее 15 лет, регулярно вступая с ней в беспорядочные сексуальные отношения.
«Божественная Эмилия», как называл ее Вольтер, имела двоих детей, мужа и большое количество разнообразных половых связей. Самым знаменитым из ее любовников к тому времени был маршал Ришелье. Она была странной женщиной: по ночам, как вспоминали современники, «она решала геометрические задачи, а днем изучала философию, читала в подлиннике Вергилия, переводила Ньютона и немножко пела». Когда она успевала «яростно и обильно совокупляться», знал один Б-г. К тому же, по заявлению ее кузины, «она была крепкого телосложения, лихо скакала верхом, играла в карты и пила крепкое вино. У нее были ужасные ноги и страшные руки. Кожа ее была груба как терка. Словом, она представляла из себя идеального швейцарского гвардейца».
Вольтер, со свойственной ему язвительностью и любовью, выразился помягче: «Она немножко пастушка, правда, пастушка в бриллиантах, с напудренными волосами и в огромном кринолине». При этом маркиза дю Шатле была так неугомонна и решительна в отношении своих сексуальных партнеров, что ее обессиленный муж время от времени вынужден был просто сбегать из замка, где они проживали втроем, а Вольтер отбивался, кидаясь в нее тарелками. После чего бежал в свою комнату и, яростно скрипя пером, с негодованием записывал: «Евреи — самый отвратительный народ на земле, чьи законы не содержат ни слова о духовности и бессмертии души!»
Но, впрочем, после очередного битья посуды Вольтер каждый раз извинялся и, немыслимо льстя, писал маркизе письма в соседнюю комнату. При этом, наивно пытаясь направить ее ядерную энергию в иное русло и всячески отвлечь от сексуального насилия, неизменно заканчивал письма признанием ее интеллектуальных заслуг — «нет сомнения, что Вы прославитесь Вашими великими алгебраическими вычислениями, в которые погружен Ваш ум!». Свою же любовь к ней он выражал своеобразно: «Вы для меня больше, чем отец, брат или сын». Быть «больше» было не сложно — у Вольтера никогда не было ни брата, ни сына, а отец давно умер.
В конце концов и муж, и Вольтер ей порядком надоели, и когда маркизе перевалило за сорок, она убедилась, что они уже не в силах выдерживать заданный ею строгий режим. Тогда она со свойственным ей практицизмом зазвала в спальню случайного знакомого, некоего юного офицера, маркиза де Сен-Ламбер. В самый ответственный момент, когда решительная Эмилия уже в десятый раз доводила несчастного доверчивого юношу до «небесного блаженства», Вольтер, пожелавший осчастливить ее очередной философской дилеммой, забежал в будуар и застал ее в позе, которая никак не делала чести ее аристократическому происхождению. После чего, как сообщают завистливые биографы, она не спеша сменила позицию и, не слезая с кровати, произнесла следующую тираду, безусловно делавшую честь ее логическим способностям: «Будьте благоразумны, друг мой. Я знаю, Вы всегда заботились о моем здоровье, Вы одобряли режим, который наиболее соответствовал ему, и любили меня так долго, как только могли. В настоящее время Вы сами сознаетесь, что не можете более продолжать в том же духе без ущерба для Вашего здоровья. неужели же Вы будете сердиться, если один из друзей решился помочь Вам?»
Вольтер онемел, потом вскрикнул, опрометью бросился в свою комнату и, растерзав лист бумаги, записал: «Евреи являются ничем иным, как презренным народом, который сочетает отвратительное корыстолюбие с неугасимой ненавистью к народам, которые их терпят и на которых они богатеют!» После чего отбросил в ярости сломанное перо, вздохнул, смягчился и дописал: «И хотя они – самый гнусный народ в мире, тем не менее, не следует их сжигать».
Потом немедленно бросился обратно к Эмилии, рухнул на колени, облобызал ее гренадерские ступни, зарыдал и дрогнувшим голосом воскликнул: «Ах, сударыня! Всегда выходит, что Вы правы. По крайней мере, соблюдайте осторожность. и если возможно, не делайте подобных вещей на моих глазах!» Наутро растроганный Вольтер со слезами обнял ее молодого любовника и воскликнул: «Мой дорогой друг! Я сам во всем виноват! Пользуйтесь же тем мгновением, пока вы молоды и вас любят».
Это был уже второй случай в жизни философа. В свое время он застал свою первую любовницу Сюзанну в постели со своим другом. Как отмечают биографы: «Молодой Вольтер был вспыльчив и необыкновенно горяч. Он топал ногами, кричал о неблагодарности, о вероломстве, вытащил даже из ножен коротенькую шпагу, но не пустил ее в ход, потому что оба изменника начали плакать. Вольтер зарыдал и сам. В конце концов, все трое обнялись».
Этот предыдущий опыт, без сомнения, научил прославленного философа житейской мудрости. Впрочем, мы не знаем, как отнесся новый «молодой друг» маркиз де Сен-Ламбер к прочувствованным речам пожилого философа и железной логике мадам дю Шатле, но доподлинно известно, что они зажили втроем, так как муж, в очередной раз сбежав от божественной Эмилии, находился вне дома. Во всяком случае юноша воспользовался, по совету философа, преимуществом молодости, а Эмилия, наоборот, пренебрегла советом об осторожности и через некоторое время забеременела.
Обсудив возникшую ситуацию, трое любовников решили немедленно вызвать мужа. Маркиз дю Шатле вернулся домой, и они зажили вчетвером. Эмилия даже попыталась его убедить, что именно он является отцом будущего ребенка. После чего она вновь погрузилась в решение сложных алгебраических задач и «родила, не отходя от секретера». Но провидение или Г-сподь, которого, по выражению Вольтера, «стоило бы выдумать, даже если бы его не существовало», вмешался в эту идиллию, и Эмилия, не выдержав столь регулярной и, видимо, даже для нее несколько бурной жизни, отошла в мир иной.
Трое убитых горем любовников проводили ее в последний путь. Со слезами на глазах, трепеща, муж и Вольтер открыли медальон, который она носила на своей пышной груди, ожидая найти в нем собственное изображение.
Но вольнолюбивая Эмилия преподнесла им последний сюрприз – в медальоне был портрет маркиза. Зарыдав, Вольтер закричал: «Небо, та-
ковы женщины! Я вытеснил Ришелье, а этот юноша вытеснил меня, — затем подумал и, как истинный философ, добавил, — Все на свете идет своим чередом!».
Жизнь его, как заявляют биографы, «с тех пор была сломлена». Этот «борец с клерикалами» даже решил, по существовавшей тогда моде, навсегда уйти в монастырь.
Впрочем, вскоре он уехал в Париж, достиг расцвета своей популярности, и его окружило такое количество любвеобильных женщин, что он передумал выяснять отношения с Б-гом и написал еще парочку философских эссе.
Потом провернул несколько финансовых афер, одна из которых принесла ему около миллиона ливров и была названа обществом «грязной историй», а вторая – удачная сделка по торговле чернокожими рабами превратила его в «одного из двадцати человек, имеющих самые высокие доходы в королевстве».
Потом он сочинил свой известный призыв к евреям: «Евреи — животные, которые умеют считать, постарайтесь стать животными, умеющими думать».
Потом вступил в сексуальную связь и долго жил со своей племянницей, регулярно воровавшей все его рукописи.
Потом удостоился чести вступить в половые отношения со многими знатными дамами королевских дворов Европы, потом получил письмо от скрюченного подагрой Фридриха II, потом поклонники «начали ездить к нему, как правоверные мусульмане в Mекку», потом ему собрали деньги на прижизненный памятник… Потом он умер.
Умер, так до конца и не выяснив отношения с Б-гом, евреями и недостаточно просвещенной Европой. *
* Историческое свидетельство
Письмо короля Пруссии и курфюрста Брандербурга Фридриха II академику, придворному камергеру, главному историку Франции Мари Франсуа Вольтеру:
«Вы подобны белому слону, из-за обладания которым ведут войны персидский шах и Великий Могол; тот, кто его получит в конце концов, увеличивает свои титулы указанием на то, чем он владеет.
Когда вы приедете сюда, вы увидите в начале моих титулов следующее: «Фридрих, Божьей милостью король Прусский, курфюрст Брандербургский, владелец Вольтера».
