Жили два друга. Один в Италии, а другой во Франции. В общем недалеко. Один режиссером работал, а другой писателем. Одного Феллини звали, а другого Сименоном. Крепко они дружили. Пока не поспорили.
Феллини цирк любил и фокусников. А лучшими фокусниками он считал евреев. В общем, любил Феллини евреев. А Сименон евреев терпеть не мог. Просто на дух не выносил.
Но поспорили они не об этом.
Феллини, тот был известен — уж очень он больших женщин любил. С усами, грудями, задами, с ляжками. А Сименона в этом смысле никто не знал, он женщин любил всех подряд, даже без усов и без ляжек, не говоря уж о грудях и задах.
У Феллини тысяча женщин была. И все большие. Он всегда об этом рассказывал радостно. А Сименон слушал, слушал, терпел, терпел, да и не выдержал. Вот и говорит — а у меня 10 тысяч было!
Феллини аж замер. Будто его кастрировали. Всего ожидал он от друга, но не такого. Врешь, говорит, подлец! Врешь, говорит, скотина! Такого количества и женщин-то нет! Феллини, наивный, все про свои гигантские груди да слоновые ляжки думал.
А Сименон ему возьми да положь на стол список на 10 тыщ – а там все проститутки Булонского леса, все регулировщицы Парижского округа, консьержки отелей Елисейских полей, уборщицы Лувра, обитательницы Дома Инвалидов, пациентки больницы Святого Иосифа, ткачихи, поварихи, вязальщицы, сторожихи, мотальщицы, прачки, уголовницы, продавщицы, члены коммунистической партии. Положил, да еще облизнулся, гад. Вот, говорит, все они тут, мной оттраханные. И подло так улыбается. Меняй вкус, мон ами!
Убил он Феллини. Без ножа зарезал. Уехал Федерико в Рим, нашел Мазину, поднял на руки, прижал к груди и заплакал. Поставил Мазину на место, подошел к окну, а там Анита Экберг опять в фонтане купается. Нет, говорит Фелинни, не поступлюсь принципами!
И больше в Париж ни ногой. Вот и конец дружбе.
